Entry tags:
Ф.Ницше "Злая мудрость (Афоризмы и изречения)"
Опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен соблазну влюбиться в неразумное.
Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей -а находил всегда лишь /себя самого/ -- и больше не жажду себя.
Видеть и все же не верить, -- первая добродетель познающего; видимость -- величайший его искуситель.
Каждая церковь -- камень на могиле Богочеловека: ей непременно хочется, чтобы Он не воскрес снова.
Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для жестокости.
Лишь теперь я одинок: я жаждал людей, я домогался людей -а находил всегда лишь /себя самого/ -- и больше не жажду себя.
Видеть и все же не верить, -- первая добродетель познающего; видимость -- величайший его искуситель.
Каждая церковь -- камень на могиле Богочеловека: ей непременно хочется, чтобы Он не воскрес снова.
Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.
В моей голове нет ничего, кроме личной морали, и сотворить себе право на нее составляет смысл всех моих исторических вопросов о морали. Это ужасно трудно -- сотворить себе такое /право/.
Сотворить идеал -- /это значит/: /переделать/ своего дьявола в /своего/ Бога. А /для этого/ надобно прежде всего сотворить своего дьявола.
Правдивый человек в конце концов приходит к пониманию, что он всегда лжет.Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для жестокости.
Прекраснейшие цвета, которыми светятся добродетели, выдуманы теми, кому их недоставало. Откуда, например, берет свое начало бархатный глянец доброты и сострадания? -Hаверняка не от добрых и сострадательных.
"Возлюби ближнего своего" -- это значит прежде всего: "Оставь ближнего своего в покое!" -- И как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями.
Я не понимаю, к чему заниматься злословием. Если хочешь насолить кому-либо, достаточно лишь сказать о нем какую-нибудь правду.
Даже когда народ пятится, он пятится за идеалом -- и верит в некое "вперед".
Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь же многому, как книга, написанная нами самими.
Величайшее в великих -- это материнское. Отец -- всегда только случайность.
Hужно гордо поклоняться, если не можешь быть идолом.
В старании /не/ познать самих себя обыкновенные люди выказывают больше тонкости и /хитрости/, чем утонченнейшие мыслители в их противоположно старании -- /познать/ себя.
Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь же многому, как книга, написанная нами самими.
Величайшее в великих -- это материнское. Отец -- всегда только случайность.
Hужно гордо поклоняться, если не можешь быть идолом.
В старании /не/ познать самих себя обыкновенные люди выказывают больше тонкости и /хитрости/, чем утонченнейшие мыслители в их противоположно старании -- /познать/ себя.
Берегись его: он говорит лишь для того, чтобы затем получить право слушать, -- ты же, собственно, слушаешь лишь для оттого, что неуместно всегда говорить, и это значит: ты слушаешь плохо, а он только и умеет что слушать.
Мы хвалим то, что приходится нам по вкусу: это значит, когда мы хвалим, мы хвалим собственный вкус -- не грешит ли это против всякого хорошего вкуса? Hезаурядный человек познает в несчастьи, сколь ничтожно все достоинство и порядочность осуждающих его людей. Они лопаются, когда оскорбляют их тщеславие, -- нестерпимая, ограниченная скотина предстает взору.
Этим конституционным монархам вручили добродетель: с тех пор они не могут больше "поступать несправедливо", -- но для этого у них и отняли власть.