Хижина папы Сома

Эта книги - ещё одна польза от поездки на Кипр (кроме моря, солнца и прекрасного отдыха). Мне всегда было интересно узнать что-то не только про местные достопримечательности, но и про культуру, философию или спорт. Для Кипра, в части философии, нет фигуры более выдающейся, чем Зенон Китийский, о котором я и прочитал главу у Лаэрция. Потом про Сократа, потом про Платона, потом про Аристотеля, потом про... Так всю её и прочитал.
Книга очень интересная, просто набита ссылками на первоисточники, изобилует малоизвестными фактами и высказываниями, отчего всему, что там написано, хочется верить...

Всё содержание разбито на большие разделы (их классификацию можно посмотреть в предисловии) и до Сократа является, по сути, сборником житейских мудростей и наблюдений за природой. Сократ был первым, кто открыл т.н. этическую часть философии и говорил о мудрости, благе, добродетели. Очень жаль, что глава про него весьма небольшая и содержит только изречения и ряд "жареных фактов из жизни философа (о двоеженстве и гомосексуализме). Одно мне понравилось: "Каждый точно знает сколько у него овец и не знает, сколько друзей. Кто из них в цене?"
Глава про Платона уже более насыщена, да оно и не удивительно - Диоген считает его величайшим из философов и на одно только перчисление "Он первый..." ему понадобилось целая страница текста.Если верить написанному, то не только платонические идеи стали основой христианской теологии, но даже сам факт рождения Платона ей соответствует, т.к. по преданию он родился в результте непорочного зачатия. Плюс, упоминание о том, что философ любил предаваться любви с мальчиками, объясняет почему данная книга была запрещена для прочтения у христиан.
Я как-то никогда незадумывался о том, а читал ли Сократ платоновские "Диалоги"? Лаэрций утверждает, что читал. Во всяком случае "Лисия", о котором есть его мнение, записанное одним из учеников. Интересна и классификация самих Диалогов, которые разделены на 10 групп. Человеческие характеристики Платона не всегда положительны - он, оказывается, был весьма не терпим к недругам и целенаправленно убирал их речи из диалогов, приписывал их слова другим, а иногда и перевирал смысл ими сказанного. Но всё это можно простить человеку, на могиле которого сограждане выбили следующие слова: "Если кому из людей достижима великая мудрость, то этому - более всех..." 

Ч у ж е з е м е ц. Так что же предложить нам - хорошо известное, а вместе с тем
и маловажное, но допускающее объяснение ничуть не меньше, чем что-либо важное?
Например, рыбак, удящий рыбу,не есть ли он нечто всем известное и заслуживающее
не очень-то большого внимания?
Т е э т е т. Это так.
Ч у ж е з е м е ц. Однако я надеюсь, что он укажет нам путь исследования и
объяснение, небесполезное для того, чего мы желаем.
Т е э т е т. Это было бы хорошо.
Ч у ж е з е м е ц. Давай же начнем с него следующим образом. Скажи мне:
предположим ли мы, что он знаток своего дела, или же скажем, что он в нем
неискусен, но обладает другой способностью?
Т е э т е т. Уж меньше всего можно признать, что он неискусен.
Ч у ж е з е м е ц. Но ведь все искусства распадаются на два вида.
Т е э т ет. Как так?

"– Потом в жизни такого юноши, думаю я, трата денег, усилий и досуга на необходимые удовольствия станет ничуть не больше, чем на лишенные необходимости. Но если, на его счастье, вакхическое неистовство не будет у него чрезмерным, а к тому же он станет немного постарше и главное смятение отойдет уже в прошлое,b он отчасти вернется к своим изгнанным было вожделениям, не полностью станет отдаваться тем, которые вторглись, и в его жизни установится какое-то равновесие желаний: всякий раз он будет подчиняться тому из них, которое ему словно досталось по жребию, пока не удовлетворит его полностью, а уж затем другому желанию, причем ни одного он не отвергнет, но все будет питать поровну.

– Конечно.

– И все же он не примет верного рассуждения, не допустит его в свою крепость, если кто-нибудь ему скажет, что одни удовольствия бывают следствием хороших, прекрасных вожделений, а другие – дурных cи что одни вожделения надо развивать и уважать, другие же – пресекать и подчинять. В ответ он будет отрицательно качать головой и говорить, что все вожделения одинаковы и заслуживают равного уважения.

– Подобного рода люди именно так и поступают.

– Изо дня в день такой человек живет, угождая первому налетевшему на него желанию: то он пьянствует под звуки флейт, то вдруг пьет одну только воду и изнуряет себя, то увлекается телесными упражнениями; а бывает, что нападает на него лень, и тогда ни до чего ему нет охоты.d Порой он проводит время в беседах, кажущихся философскими. Часто занимают его общественные дела: внезапно он вскакивает, и что придется ему в это время сказать, то он и выполняет. Увлечется он людьми военными – туда его и несет, а если дельцами, то тогда в эту сторону. В его жизни нет порядка, в ней не царит необходимость: приятной, вольной и блаженной называет он эту жизнь и так все время ею и пользуется.

e– Ты отлично показал уклад жизни человека, которому все безразлично.

– Я нахожу, что этот человек так же разнообразен, многолик, прекрасен и пестр, как его государство. Немало мужчин и женщин позавидовали бы жизни, в которой совмещается множество образчиков государственных укладов и нравов.

– Да, это так."

"Демократия, на мой взгляд, осуществляется тогда, когда бедняки, одержав
победу, некоторых из своих противников уничтожат, иных изгонят, а  остальных
уравняют в гражданских правах и в  замещении государственных должностей, что
при демократическом строе происходит большей частью по жребию.
     В демократическом  государстве нет никакой надобности принимать участие
в управлении, даже если ты к этому и способен; не обязательно и подчиняться,
если ты не желаешь, или воевать, когда другие воюют, или  соблюдать, подобно
другим,  условия  мира,   если  ты  мира  не  жаждешь.  И  опять-таки,  если
какой-нибудь закон запрещает тебе  управлять либо судить,  ты  все же можешь
управлять  и  судить, если это тебе придет в  голову.  Разве  не  чудесна на
первый взгляд и не соблазнительна подобная жизнь?
     Эта  снисходительность  вовсе не  мелкая  подробность  демократического
строя; напротив, в этом сказывается презрение ко всему  тому, что мы считали
важным, когда основывали наше государство. Если у  человека, говорили мы, не
выдающаяся натура, он никогда не станет добродетельным;  то же самое, если с
малолетства - в играх и в своих занятиях - он не соприкасается с прекрасным.
Между тем  демократический  строй, высокомерно поправ  все это, нисколько не
озабочен тем, кто от каких занятий переходит к государственной деятельности.
Человеку оказывается почет, лишь бы он обнаружил свое расположение к  толпе.